|
|
ВЫСТУПЛЕНИЕ
МАТЕРИ ЖУРНАЛИСТА ГОНГАДЗЕ
НА ПАРЛАМЕНТСКИХ СЛУШАНИЯХ ПО СВОБОДЕ СЛОВА
16.01. 2001 ГОДА
Уважаемые народные избранники! Сейчас я стою
перед вами после четырех долгих месяцев
бесконечного отчаяния и ожидания ответа на
страшный вопрос: где мой сын? Где мой Гиви,
который 31 год был со мной? И наверное никто из вас
не желает своей матери такой боли, какую узнала я
и моя семья, потому что своего единственного сына
я старалась воспитать смелым, правдивым и
откровенным. И таким его знали те, кто его любил,
те, кто его боялся и кто ненавидел его за правду.
Теперь я обращаюсь к вам, надеясь, что вы поможете,
наконец, остановить это страшное издевательство,
осуществляемое властью надо мной и моими
близкими, Генпрокуратурой, которая совместно с
органами милиции, СБУ, под личным контролем
Президента ведет дело Гонгадзе.
Можно ли иначе назвать заявление Генпрокурора о
том, что его интересуют события только после 16
сентября 2000 года, со дня исчезновения моего сына.
Еще в июле, 14 июля, по моему настоянию Георгий
обратился к Генпрокурору Потебенько с открытым
письмом-протестом против кампании травли его и
его коллег по работе правоохранительными
органами и структурами. Сын указал на наглую
слежку за ним в течение последних недель,
осуществляемую лицами на зеленых «Жигулях» с
номером 07-309 КВ.
Однако никаких мер, чтобы остановить этот
произвол, как и никакого ответа от Генпрокурора
Георгий так и не дождался.
А уже после 16 сентября началось неправомерное,
неимоверное по своему цинизму и жестокости в
отношении к близким Георгия, ведение уголовного
дела.
Вспоминаю, как 18 сентября 2000 года, когда мы
приехали в Киев, следователь Печерского
райотдела милиции г. Киева буквально выхватил у
меня из рук без какой-либо фиксации акта изъятия
военный билет моего сына, копию его медицинской
карточки, где были все данные о его ранении в 1993
году в Грузии в Сухуми. Этой карточкой позже
размахивал здесь на трибуне Верховной Рады
министр МВД Кравченко, обвиняя Георгия в том, что
он воевал как наемник на стороне Грузии, и
следовательно, Георгий подпадает под уголовную
ответственность.
Хотя всем было известно, что мой сын 24-х лет,
Георгий Гонгадзе, был в Сухуми во время войны в
качестве корреспондента грузинского
информационного агентства в Украине. И был ранен
как раз тогда, когда снимал на видеокамеру боевые
действия у реки Гумиста. Тогда он получил 26
осколочных ранений, от которых остались следы на
теле и руках, ногах, груди и предплечьях.
Потом были и последующие стремления сделать
моего сына жертвой каких-то уголовных разборок,
хулиганских действий, бытовой мести и так далее.
Лишь бы любой ценой перевести исчезновение моего
сына Георгия из политической в бытовую уголовную
плоскость.
Видя всю вялую, но направленную на дискредитацию
Георгия, имитацию следствия, я обратилась 27
октября 2000 года письменно лично к Президенту
Леониду Кучме и его супруге с жалобой на
Генпрокурора за его бездеятельность. Но ни от
гаранта Конституции, ни от Людмилы Кучмы ответа я
так и не дождалась и на сегодня. Зато мои письма в
нарушение закона об обращениях граждан были
направлены к тому же таки прокурору Потебенько.
Генпрокурор смог их прочитать только через
полтора месяца. И то лишь после того, как был
вынужден извиниться передо мной по телефону за
ложную информацию Генпрокуратуры о том, что я
будто бы не смогу дать кровь на ДНК из-за своей
болезни.
О страшной находке 3 ноября в
Таращанском лесу я узнала из телевидения. В
течение полутора месяцев Генпрокуратура не
давала мне никакой информации, не вызывала на
опознание тела или найденных его украшений. И
только 11 декабря 2000 года во Львов приехала группа
из Генпрокуратуры под руководством господина
Баганца и у меня была взята кровь на ДНК. И сразу
же после этой психологически тяжелой процедуры
меня повезли во Львовскую областную прокуратуру
на допрос. Я была уверена, что меня допрашивают в
качестве потерпевшей стороны, но оказывается, и
до сих пор Генеральная прокуратура не признает
меня потерпевшей.
После многочасового изнурительного допроса
начальник следственного отдела по Киевской
области господин Квитка заторопился, начал
быстренько подсовывать мне подписывать каждый
лист протокола. Я почти механически
просматривала и подписывала листы, когда на
последнем листе обратила внимание на вещи, о
которых вообще не шла речь на допросе. В
последнем абзаце было написано, будто бы я
признала наличие у сына больших долгов, которые
он не имел возможности отдать и не имел чем
оплачивать работникам редакции интернет-газеты
«Украинская правда»!
Ничего подобного я не говорила потому, что
подобных сведений не имела. Потому, возмущенная
таким коварством, я оторвала этот кусок от листа
и разорвала его. Только позже, через несколько
часов, мне стало понятным это коварство
господина Квитки. Ведь это было бы
подтверждением фальшивой версии Генпрокуратуры
о вымышленных долгах Георгия как причины его
исчезновения и убийства. Эту версию прокуратура,
как это видно со слов Потебенько, не оставляет и
сегодня.
Я не буду вас отягощать многочисленными
правонарушениями, имевшими место в процессе
следствия, на них указывала и парламентская
комиссия, и средства массовой информации.
Самым ужасным для меня есть то, что власть более
двух месяцев цинично жонглирует темой:
принадлежит или не принадлежит таращанское тело
моему сыну. Значит, что-то постоянно изменяется
во властных планах в связи с какими-то
неизвестными мне обстоятельствами. А в последнее
время господин Потебенько выражает свои
сомнения относительно принадлежности
таращанского тела Георгию, не взирая на
результаты экспертизы на ДНК. А Президент почти
одновременно сообщает по телевидению, что это
разорванное, расчлененное, изувеченное тело
принадлежит моему сыну Георгию. Как это понимать?
Последнюю неделю на меня и на семью оказывается
давление, чтобы немедленно похоронить тело. Меня
призывают к христианской морали. Уже и самолет,
сказали, готов и цинковый гроб готов, и место на
престижном Личаковском кладбище во Львове
готово. Но я мать, я мама, я хочу знать, чьи я
останки отдаю земле? Собственно, это ли останки
моего сына? И разве по христианскому обычаю
хоронить тело без головы? И хочу найти причину
гибели. Когда это произошло?
Я требую, чтобы меня и супругу Георгия Мирославу
признали потерпевшей стороной, потому что мой
адвокат не имеет права ознакомиться с
материалами уголовного дела. Я хочу знать правду.
Кто хотел погубить и погубил моего сына?
Я настаиваю на дополнительной экспертизе на ДНК
с использованием материалов, взятых с
таращанского тела в моем присутствии. Я медик, я 40
лет работаю в медицине. Я видела сотни трупов, я
знаю, что такое труп. Я требую признания факта,
даты убийства и причину смерти моего ребенка. Не
допускаю я захоронения части тела. Следствие
должно найти голову и обеспечить ее опознание.
Я требую, кроме получения тела в Киеве, только
после выполнения всех указанных требований, и то,
что имею право определить место его захоронения.
Обращаюсь к вам, уважаемые дорогие депутаты,
поддержите эти требования, которые я как мать
имею право выдвигать тем, кто очень не хочет,
чтобы была установлена правда.
С этой трибуны я хочу сказать, что в своём
наибольшем горе я не одна. Меня поддерживает
очень много людей в Украине и в мире. Я искренне
всем благодарна. Особенно я благодарна за
поддержку нашей многострадальной матери – маме
журналиста Валерия Гарченко, мужественной Нине
Михайловне. Её сын был уничтожен за то, что
осмелился критиковать власть.
Мой Георгий в своем открытом письме Потебенько
писал: «Я известен тем, что открыто критикую
власть, могу задавать неудобные вопросы
Президенту».
Теперь он этого уже не сделает. Но пока я жива, я
хочу знать, что с ним на самом деле произошло.
Думаю, что на это имеют право все, кто знал и любил
моего сына.
Благодарю всех за внимание.
|
 |
